приехала я, горемычная, спросить вас, его дружков-приятелей, о чем говорил, когда вы расставались. Куда направился? Может, из слов его я пойму, где его надо искать.
Богза засунул руки за широкий пояс и сочувственно взглянул на женщину.
— Что я могу сказать? — ответил он, пожимая плечами. — По пути сюда из Дорны мы уговорились насчет продажи овец. Отсчитали ему деньги. Часть внес Куцуй, вот он сам тут. Другую часть заплатил я. Потом расстались. Липан очень торопился.
— Если бы знать, где все это случилось… — вздохнула Витория.
— Где случилось? В пути, конечно.
— А в каком именно месте?
— Ишь чего захотела, — рассмеялся Богза. — Да разве назовешь точное место? Помнится, мы останавливались у Креста итальянцев.
— А в какую сторону он поехал, когда вы ему деньги отдали?
— Как в какую? Обратно повернул, домой.
— Уж вы не гневитесь, господин Богза, — проговорила Витория. — Я хотела узнать, не проговорился ли он ненароком, что, мол, не собирается домой.
— Не сержусь я, хотя все расспросы не очень мне по нутру. Если что примстилось — прямо и скажи. Не ходи вокруг да около, словно пчела, готовая ужалить.
— Что вы, что вы! Возможно ли? — возразила горянка, осеняя себя крестным знамением. — Сохрани меня бог от эдаких дурных мыслей и наговоров. Я только хотела узнать, не слыхали ли вы от него таких слов?
— Таких слов не слыхали. — Богза вздохнул, окончательно успокаиваясь. — Только мы ему деньги выложили — он и пустился в путь.
— У Креста итальянцев?
— Сказано, там.
— А гурты ушли вперед?
— Как водится.
— Выходит, ни чабаны, ни гуртоправ не видели его? Ни о чем с ним не перемолвились?
Витория вздохнула. Низко опустив голову, она ковыряла пол прихваченной в корчме палочкой.
Тут с притворным равнодушием вступила в разговор супруга господина Йоргу Василиу.
Оглядев портреты на стенах, она смежила веки, словно хотела этим показать, что в глупых затеях чужачки она не участница.
— С того, кто ничего не знает, многого не возьмешь, моя милая, — заметила она.
Не отрывая глаз от цигарки, которую скручивал, Богза рассмеялся и кивнул: верно замечено.
— От женщины скорее добьешься толку. Мужик знай себе молчит. Может, другие скажут поболе: корчмари, у которых муж твой заночевал, или свидетели, из тех, что видели, как они уговариваются и отсчитывают деньги.
Витория медленно подняла голову. Богза прикурил, глубоко затянулся и носом выдохнул густую струю дыма.
— Вот и все, — заключил он. — Что знал, что вспомнил, все выложил. Может, Куцуй знает еще что.
— Ничего я больше не знаю.
— Если свидетелем тогда был чабан, так можно же ему написать и поспрошать его, — не унималась корчмарша, обращаясь к Витории. — А если был чужой, так можно поехать, поговорить с ним, лишь бы знать, кто именно.
— Ладно, поглядим, ежели что вспомнится, я скажу, — согласился Калистрат. — Только я, добрая женщина, о другом думаю. Что, если ему старое приелось и потянуло на свеженькое?
— Как ты сказал, господин Калистрат?
— Что, если он нашел себе другую кралю? — ухмыльнулся тот.
Все заулыбались.
— Это пускай, — усмехнулась и Витория. — Лишь бы не беззубая с косой.
Богза шумно сопнул и отбросил цигарку. Все молчали. Женщины двинулись к двери.
— Уж ты сделай милость, не серчай, господин Богза, — проговорила, выпячивая губы, Витория, — ты ведь был мужу приятелем. Так что я еще загляну к вам. Может, что и вспомнится, тогда скажете.
— Ладно, — согласился тот. — Стало быть, едешь?
— Еду, что же делать. Искать его надо, один он у меня. Искала его на большой дороге, теперь придется обшарить тропки, а то и овраги. Святая Анна Бистрицкая укажет мне верный путь.
Весь вечер Георгицэ учился уму-разуму у господина Василиу. А женщины, уединившись в горнице, долго сидели, думая, что бы еще предпринять. Жена господина Василиу изъявила готовность побывать у Богзы и Куцуя дома, сперва повидать распрекрасных женушек, потом сравнить их сметку и красоту, поглядеть, чего в них больше. А уж коли и с помощью жен не удастся разобраться в сновидениях муженьков, в их пьяных беседах, тайных признаниях, тогда одна надежда, что вышние силы рассеют мрак. Силам человеческим есть свой предел.
— Мой Липан любил одну присказку, — проговорила Витория, и глаза ее опять подернулись влагой.
— Что за присказку?
— Тень свою не перескочишь. Это про нас. А может, и не только про нас.
— Верные слова. Истинно верные.
Вдруг Витория в смятении прикрыла глаза. Примерещилось, что Липан внезапно повернул назад, вышел из неотвратимо поглощавшей его мглы и, показав ей свое лицо, произнес четкие, одной ей слышные слова.
Ночью во сне видение повторилось. И одновременно сказалась и другая примета, которую она ждала: снова задул ветер, на этот раз с юга. Следуя прежним решениям и новым советам, мать и сын оставили на постоялом дворе теплую одежду и часть поклажи и на несколько дней переехали в Сабасу, по ту сторону горы. Госпожа Мария не поскупилась на советы и напутствия, как вести дальше дело. Но Витория следовала своим потаенным помыслам.
Солнце снова набирало силу. Поднимаясь по большому извилистому тракту на Стынишоару, Витория и Георгицэ слышали грохот оживших потоков. С особой яростью звучал он под арками каменных мостов, перекинутых через пропасти.
Держась русла набухших ручьев, они спустились в Сабасу и сделали привал в доме добрых знакомцев — у господина Томы. Насколько мал и неприметен господин Василиу, настолько могуч и осанист был господин Тома. А вот жена его была мелковата, хоть язык у нее подвешен не хуже, чем у госпожи Марии. Только говорила она медленно и как-то загадочно. Тут же открыла Витории, что всю жизнь побаивалась супруга. Хотя он почище иного монаха знал наизусть и «Александрию», и «Хождение богородицы по мукам» и смиренно бил поклоны утром и вечером перед божницей, с ним случались приступы гнева, когда он мог турнуть любого — что твой единорог. А вообще человек он незлобивый, отходчивый: остынет — и тут же спохватится, что сегодня усов еще в чарке не мочил.
В застольной беседе с новыми приятелями в Сабасе Витория поведала им обо всем, что сделала, увидела и узнала на той стороне. Потом попросила у них совета и просьбу одну высказала.
Советовали хозяева много и сбивчиво. А в ответ на просьбу гостьи корчмарь тут же встал из-за стола и сказал, что готов проводить ее по деревне. Такого случая ради обрядился он в новый кожушок. Пригладив длинные пряди волос ладонями, он нахлобучил на голову кэчулу, взял из-за двери длинную палку и вышел на улицу; гостья следовала за ним.
Витория прихватила с собой тот самый белый
